20-летняя Юля Гринцевич из города Радомышль рассказывает «ФАКТАМ», как несколько лет назад, увидев, что она умирает от саркомы четвертой стадии и не выдержит новых сеансов химиотерапии, ее родители дочь в обитель, где неизлечимая болезнь отступила, а у девочки пробудился дар художника-иконописца.
 |
| Юля Гринцевич |
Владимир ШУНЕВИЧ
«ФАКТЫ» 21 декабря 2011 г
Давая благословение «ФАКТАМ» на беседу с Юлей, настоятель православной общины Покровы Святой Богородицы иеромонах отец Макарий попросил нас не указывать местонахождение обители: «Мы пока не можем принять всех страждущих. Но это не страшно. Исцеляет не обитель – Господь. А он везде – и в Лавре, и в Почаеве. И, если хотите, в той же больнице, докторам помогает. Надо только прийти к нему не молитвой единой. Жить надо правильно, по законам Божьим…»
Еще недавно Юля – цветущая жизнерадостная энергичная девушка – умирала. Ее мама до сих пор не может говорить о том, что им всем довелось пережить.
"Жировички через пару недель созреют, вырежем и все," – успокоил нас местный онколог"
– Еще в шестом классе у меня начались головные боли, – рассказывает Юля. – Но я не особенно обращала на них внимание. Выпью таблетку – боль проходит. Вскоре одной-двух таблеток стало мало. Голова раскалывалась так, что мне пришлось отпрашиваться с уроков и отлеживаться дома. И уже не спасали две упаковки анальгина, которые я выпивала за день.
Однажды, расчесываясь, я нащупала на голове две маленькие шишечки. А вот боли прекратились. Бабушка и дедушка позвонили родителям в Россию. Они строители, уехали туда на заработки. Мама повела меня к онкологу. Тот пощупал мои шишечки и успокоил: это жировички, но они еще не созрели. Через пару недель вырежем – все будет нормально.
Но через две недели эти "жировички" исчезли! Зато вылезла новая шишечка. Мы поняли, что никакие это не жировики.
Как-то у нас дома был ремонт, красили окна. И снова разболелась голова. Я думала, что надышалась запахов свежей краски. Ложась поспать, случайно потрогала голову. А там – огромная мягкая шишка величиной с два ореха!
В областном онкодиспансере где-то с полгода не могли определиться с окончательным диагнозом. Его заведующий – бывший радомышлянин, очень хороший врач Гуля смотрел на мои плохие анализы и говорил родителям: благодарите Бога, что ваша дочь еще жива.
И направил нас с мамой в Киев, в онкоинститут. Там сказали: ангиосаркома костей с метастазами, злокачественная опухоль.
А лечилась я в Киевской городской онкологической больнице. Положили перед Рождеством. Лечащим врачом была очень хорошая женщина – главный детский онколог Ольга Федоровна Матюшок. На праздники отпустила домой. Помню, после биопсии – надрезов на голове – приехала на праздники домой в шапочке – голова забинтована, волосы в месте надрезов выстригли...
Потом – снова больница. Там все дети живут с мамами или бабушками. Надо очень много помогать медсестрам – процедуры, исследования, капельницы…
Прошла я десять сеансов химиотерапии. Это лекарство очень дорого стоит. У родителей не хватало денег. Так ученики и учителя нашей 2-й и других школ города помогали, собирали всем миром. И почувствовала я себя после тех уколов и капельниц прекрасно. А вот снимки и анализы показали, что никакого улучшения нет!
– А тут после химии небось и волосы начали выпадать…
– Я поначалу не знала о таком побочном эффекте. В коридор не выходила. После первого сеанса две недели лежала в палате под капельницами. Лысых деток сначала увидела мама. Она поняла, что это ожидает и меня. И попросила Ольгу Федоровну поговорить со мной. Помню, спрашиваю докторшу: бывает такое, что потом волосы не отрастают? "Бывает, – честно ответила Ольга Федоровна. – В одном случае из ста." И я не сильно расстроилась.
Волосы у меня были длинные, густые, вот досюда, ниже плеч. После первой химии мне полегчало, на выходные мы поехали домой. Мама повела меня в парикмахерскую. Мне сделали короткую модную стрижку-каре.
И уже в субботу волосы начали вылезать! Сначала оставались на расческе. В понедельник, когда мы вернулись в больницу – стоило провести рукой по голове, просто оставались в пальцах. И голова дико чесалась.
Я взяла расческу и начала специально их вычесывать, вырывать руками. Складывала в газету (они у меня, кстати, до сих пор хранятся). Мама смотрела на меня и чуть не плакала.
– А вы? В зеркало смотреть боялись?
– Первое время боялась. Наконец подошла. И ничего! Платочек повязала -- и все. Какого-то отчаяния или сильного огорчения не было. Начала выходить в коридор, познакомилась с детьми из других палат. Все были лысенькими. Но дети есть дети. Мы не унывали. Похоже, мама переживала больше, чем я.
После первых трех химиотерапий я чувствала себя очень хорошо. Периодически тошнило, аппетита был плохой. Поставили капельницу от тошноты. Есть совсем не хотелось. Но отвлекалась – в больнице было много игрушек, телевизор, DVD. Нам разрешали смотреть мультики, передачи. Там разрешают все. Чуть ли не на голове стоять.
К нам художница приходила, преподавательница художественной школы, хорошая женщина. Приносила с собой бумагу, краски, кисточки и учила рисовать. Я познакомилась с мальчиками. Почему-то девочек практически не было. Одни хлопцы. Девочки появились позже. Все ходили с непокрытой головой. А я – в платочке. Стеснялась. Потом привыкла, ходила по отделению и без платочка. Так что в больнице мы не скучали.
«Мобильник зазвонил – я его о стенку шарахнула. Не хотелось ни говорить с кем-либо, ни видеться…»
– Многие из детей были неизлечимо больны…
– Такого, чтобы при мне кто-то умер, я не припомню. У нас была маленькая девочка, ей и двух лет не было. Ее все очень любили. Она с год пролежала в больнице. Потом говорили, что ее вроде бы вылечили и выписали. Но росла она не в очень благополучной семье, мама, наверное, недоглядела: малышка упала в ванной, от ушиба возобновилась опухоль, пошли метастазы и она умерла. Позже, когда я уже находилась в божьей обители, постепенно узнала, что почти все мои друзья умерли. Один только мальчик остался в живых.
– Вы знали, что ваша болезнь тоже трудноизлечима. О чем думали?
– Даже когда лежала в тяжелом состоянии, мыслей о смерти у меня никогда не было. Старалась не думать о возможных последствиях.
После девяти химий у меня снова взяли анализы. Улучшения не было. Прописали лучевую терапию. Две недели светили. Стало еще хуже. Назначили шесть очень сильных химий. После того, как прокапали первые три, я вовсе слегла. Говорить ни с кем не хотела, видеть никого не желала. Лежала и смотрела в потолок. Ничего не чувствовала -- ни обиды за свою судьбу, ни радости, когда видела близких. Ни-че-го. Радио меня раздражало. Мобильник зазвонил – я его об стенку бросила. Не хотелось ни звонков, ни эсэмэсок друзей из Радомышля и других палат…Подруги и одноклассники приезжали ко мне. Я поначалу радовалась. Потом – все. Не хотелось.
Через неделю после третьей химии вроде бы чуточку полегчало, мне захотелось домой. Одышка была ужасная, я с трудом ходила. От нашей больницы до станции метро, откуда идут маршрутки на Радомышль, минут пятнадцать ходу. Мы с мамой шли минут сорок. Два метра пройду – останавливаюсь, одышка. В маршрутке вообще укачало, стошнило.
Думала, не доеду.
В таком состоянии дома я еще четыре дня пролежала. Смотрела телевизор, приходили подружки… Но я ни с кем не разговаривала. Молча лежала, в туалет ходила и спала.
Потом стало немного легче. Вышла во двор. А там – наша немецкая овчарка Рольф. Мы с ним росли вместе. Он обрадовался мне. Мы погуляли. Говорят, собаки излучают хорошую энергию. У меня появились силы. Я даже бегала с Рольфом, палки ему бросала. На следующий день мне стало еще лучше, захотелось самой сходить к подружкам. Они пришли ко мне, забрали, мы вместе погуляли по улице, сходили к речке.
На следующий день, в воскресенье, мы с родителями пошли в Свято-Николаевский храм в Радомышле, названный так в честь Николая Чудотворца. Я впервые в жизни попала в церковь. Позже папа и мама признались, что служительница этого храма раба Божья Валентина давно настоятельно советовала им отвезти меня в Божью обитель. Но знаете психологию наших людей – сначала полечимся в больнице, а потом поедем… Меня ведь и бабкам возили, которые яйца катали. Катали-катали – и ничего не выкатали. А может, еще хуже что-то вкатали.
И буквально на следующий день, в понедельник, мы отправились в обитель. Нас встретила сестра Елена, позвонила по мобилке ему. Батюшка Макарий сказал, что нам надо остаться. И мне, и родителям. А в среду мне надо было делать четвертую химию. Но теперь родители боялись, что новых сеансов химиотерапии мой организм не выдержит.
Как поступить? Ведь речь шла о жизни и смерти! Папа и мама страшно колебались и переживали.
– А вы?
– Я плыла по течению. Как решат, думала, так и будет. Родители решили остаться со мной в обители. Это было перед Рождеством. Перед Рождеством мне поставили диагноз. И ровно через год перед Рождеством я поселилась в обители. Мама жила со мной. Папа на какое-то время уехал, ему надо было завершить какие-то мирские дела.
В первую неделю пребывания в обители я чувствовала себя очень плохо. Сильно тошнило. Ничего не ела, плакала и просилась обратно в больницу, под капельницу с химией. Привыкла, что после химиотерапии становилось лучше. Мама отпаивала меня водой с соком лимона, каждый час кропила святой водой, маслом святым мазала. Я же лежала пластом. И думала, что умираю.
Папа позже рассказывал: в то время он, будучи еще в Житомире, словно почувствовал, что надо ехать к ребенку. Но ни в одном автобусе не было мест! Он метался от маршрутки к маршрутке, молил Бога, умолял водителей взять его стоячим пассажиром. И вдруг из одного автобуса ему крикнули, что сзади есть одно свободное место! Разве это не чудо Господнее?
Прошла неделя. Я встала, вышла во двор, взяла тяпку и помогала сестрам выкапывать клубни цветов. Дни стояли теплые, снега не было. А ведь в течение этого года у меня не было сил дома даже посуду помыть! Мама даже испугалась: Юля, ты не больно усердствуй, завтра все будет болеть! Я действительно на следующий день встать не могла – все мышцы болели. Но это уже была иная боль, приятная!
Мы с мамой жили по режиму монастыря. Подъем в пять утра. Затем утренняя молитва. Трапеза. Работа по хозяйству. В полдень – снова молитва в течение часа. Потом снова трапеза и послушание, то есть работа по хозяйству. Мама помогала сестрам на кухне. Папа занимался мужской работой. Помню, ездил с братьями заготавливать лес для строительства. После послушания – вечерняя молитва. И в девять часов – отбой. Все ложатся спать. И вдруг в полночь – подьем! Полуночница. Очень тяжело. Я вставала со слезами. Но ни одной службы не пропустила. Хотя подниматься ночью было очень трудно. Мама помогала. Будила, поднимала. Я сопротивлялась: еще немножко посплю. Но мама говорила: доця, надо!
Однажды на Водокрещение (а тогда уже подморозило) я с ужасом в одной сорочке подошла к купели – небольшому озеру на территории обители. Ноги были ватные. Думала: если окунусь – сердце остановится, превращусь в ледышку. Батюшка велел окунаться с головой! Я погрузилась. Все мое тело пронзили тысячи иголок. И стало тепло! Многие женщины и мужчины могли за одно омовение окунаться с головой в купель не более трех раз. Я же выдерживала двадцать один!
Мы с родителями прожили в обители три месяца. Не выезжали. Батюшка не отпускал, не благословлял. И тут у меня начались сильные головные боли. Такие, как тогда, когда опухоль на голове росла. Я вся скукожилась. Ни ходить, ни сидеть, ни лежать – спать не могла. И за неделю – не по дням, а по часам – у меня на голове снова выросла опухоль, как вот этот апельсин. Батюшка – в шоке, не знает, что со мной делать. Родители – тоже.
Но я не выпила ни одной обезболивающей таблетки! Хотя все говорили: выпей, выпей! Кетанол предлагали сильно обезболивающий. Сестра Елена кропила меня святой водой, святой крест, который целуют, прикладывала к голове и молитвы читала. Почти каждый час мне лоб елеем мазала. Не отходила от меня. Стала второй моей мамой. Молилась все время за меня и святила меня.
Батюшка, а у него много духовных чад, в том числе и в Киеве, договорился, чтобы меня привезли в Институт нейрохирургии. Помню, после компьютерной томографии доктор смотрит то на снимки, то на меня. Просит выйти. Мама говорит: не бойтесь, она знает обо всем. Если верить снимкам, вздохнул профессор, в моем организме не осталось ничего живого. Только все эти раковые клетки, клетки… Это они разрушили кость в верхней части черепа и там, где жидкость выходила в опухоль, образовалась дырка. Вот пощупайте! (Под отросшими густыми каштановыми волосами действительно прощупывается небольшое углубление – Авт). В этом месте у меня осталась только кожа.
Целую неделю у меня брали большим 20-кубовым шприцем пункцию из опухоли. Когда вытянули все содержимое, снова направили в больницу на химию. А я говорю лечащему врачу: какой смысл, если она не помогала? Он пожал плечами: поступай как знаешь. И я уехала домой. Уже сама. Мама уехала раньше.
Я же теперь без чьих-либо напоминаний совершала все молитвы -- утренние, вечерние, ночные… Не сочтите за хвастовство, но мы с мамой помогли еще одной маленькой девочке, Карине. Ей тогда было три-четыре годика. Ей раковая опухоль давила на глаза, ребенок ничего не видел. Мы с мамой научили ее маму читать Акафист матери Богородицы Пантанаса. Это молитва против рака. Она должна быть даже в интернете. Мы с мамой Карины перезванивались. Через некоторое время узнали, что Карине сделали операцию, у нее все в порядке. Она видит, хорошо себя чувствует.
Затем снова приезжаю к батюшке в обитель. Долго разговаривали.. Рассказала все. Батюшка говорит: ну ты же понимаешь, что Господь тебя исцелил. И я жила полноценной жизнью в обители. Привыкла к строгому режиму, с удовольствием работала на свежем воздухе, приводила в порядок клумбы и теплицы. В обители мне кололи лекарство, настоянное на травах, которые папа привозил от деда-травника из Винницы, – оно помогло восстановиться моим поврежденным химией внутренним органам. Месяца три, если не четыре, кололи эти травки. Руки стали как у наркомана – все исколоты были. Прошу батюшку, чтобы благословил прекратить колоть. А он улыбается: ну ты же понимаешь, что их мы делали скорее для твоих родителей. Папа и мама какое-то время еще уговаривали меня продолжить эти уколы. Но мне они показались уже совершенно лишними.
Как и оставшиеся дома бутылочки неиспользованного безумно дорогого (один укол стоил долларов 700) лекарства для последнего сеанса химиотерапии. Решили пожертвовать для других детей. Приехали в больницу. Медики посмотрели на меня – изумились. Что я жива. Лекарство же, сказали выбрось. У него срок годности вышел. А сама – живи!
Понимаете, сестра Елена говорит, что раковые и другие болезни – это болезни духа. Наказание Божье за прегрешения, совершенные если не тобой, то даже родственниками твоими до седьмого колена. Так могут страдать дети, еще ничего плохого не совершившие. Когда об этом узнал один мужчина, который тоже заболел и обратился в обитель, он начал исследовать историю своего рода. И выяснил, что его дед в 30-е годы сбросил колокол с церкви. Все село его прокляло. Расплачиваться за этот грех пришлось еще и внуку.
Кстати, вы знаете, что колокольный звон тоже исцеляет? В старину во время эпидемий его вибрации останавливали и уничтожали бактерии холеры и даже чумы. Однажды, уже меня, в обитель привезли мужчину чуть ли не в предъинсультном состоянии – уже сознание было потерял, так замучила гипертония. Его регулярно помещали под звонящий колокол – и давление у больного нормализовалось.
– Как у вас пробудился дар художника-иконописца?
– Месяцев через семь, уже в обители, когда стала себя чувствовать хорошо, во мне пробудилась потребность чем-то заниматься. По своей натуре я была ребенком деятельным. Когда-то, в классе во втором, сама пошла и записалась в музыкальную школу по классу фортепиано. Родители были в шоке, когда им позвонили из школы. Но согласились и купили мне пианино.
А теперь сестра Елена начала расспрашивать маму, чем я люблю заниматься. Может, вышивать? "Не знаю, – растерялась мама. – Когда-то немножко рисовала…" "Тогда пусть Марине помогает!" Сестра Марина расписывала в обители храм. Я попробовала. Получилось! Марина рассказала о курсах иконописи в Киеве.
Батюшка благословил меня поехать на консультацию в мастерскую "Неопалимая купина."
Там работает семейная пара художников – Денис Николаевич и Алла Валентиновна. Они взяли меня к себе на учебу. После теоретической подготовки в первый пасхальный пост я начала писать первый образ "Спас нерукотворный". Подарила его папе на день рождения. А вот этот образ– "Матерь Божья. Неутолимая печаль". Его я лепила из пластилина. Целый год лепила. Пластилиновая форма заливается жидкой резиной. Резиновая же – отдается гальванщику. А тот уже наращивает образ из меди в специальном растворе. Потом образ можно серебрить, золотить. А лики святых пишутся маслом. Некоторые иконы создаются полгода. Мои иконы экспонировались на выставке в храме Святой Софии Киевской.
Нравится мне также резьба по левкасу – это застывшая смесь мела и желатина. Первую резную икону я подарила обители. Большая икона. Еще хотелось бы сделать подарок всем моим землякам, собиравшим средства на мое лечение – открытому недавно в Радомышле профеесором-медиком Ольгой Богомолец и ее мужем меценатом Алексеем Шереметьевым Музею домашней иконы.
Уже и на заказ создаю иконы. Бог помогает зарабатывать на хлеб насущный. И учиться дальше хочется. Я ведь уже взрослая!
Узнав от «ФАКТОВ», что Юля чувствует себя хорошо, главный детский онколог Киевской городской онкологической больницы Ольга Матюшок и ее коллеги обрадовались и пригласили бывшую пациентку в гости. Подобных случаев чудесного исцеления при таком диагнозе в их многолетней практике они не припоминают. Подлость рака и саркомы в том, что, если вовремя их не обнаружишь, метастазы поражают другие органы, кости, чуть ли не весь организм настолько, что он не всегда может выдержать последствия лечения той же химиотерапией и облучением, убивающими не только вредоносные клетки. Печальный парадокс: больные иногда гибнут если не от самой болезни, то от лечения. Более щадящих, менее агрессивных для человека методов лечения наука пока не придумала.
У детей же, онкологические заболевания развиваются быстрее, чем у взрослых, поскольку все клетки запрограммированы на рост. В то же время злокачественные клетки и опухоли имеют разную степень агрессивности. Возможно, Юле повезло в том, что, несмотря на четвертую, последнюю стадию болезни, поразившие ее организм плохие опухоли и клетки оказались не самыми агрессивными, не так активно разрушали здоровье, как могли бы.
В то же время, подчеркнула Ольга Федоровна, Бог, наверное, руководит и действиями медиков. И неизвестно чем окончилась бы Юлина история, не сработай на определенном этапе те же химиотерапия и облучение.
…На прощание Юля захотела еще раз пройтись по отделению, которое в свое время волею судьбы стало ее вторым домом. Услыхав, что эта красивая и взрослая уже девушка – бывшая пациентка, одни мамочки бегающих по коридору лысеньких малышей смотрели на Юлю обрадовано, другие – с завистью. Но в глазах всех блеснул лучик надежды.
После выздоровления Юля Гринцевич создает иконы и мечтает дальше учиться
Вибрация колокольного звона в свое время останавливала эпидемии холеры, и помогает нормализовать давление у гипертоников.
Немає коментарів:
Дописати коментар