Как это было
«ВИДЯ, ЧТО ТОЛПА ПЕРЕД МОИМ БРОНЕТРАНСПОРТЕРОМ НЕ РЕАГИРУЕТ НА ПРИЗЫВЫ РАССТУПИТЬСЯ, Я ПРИКАЗАЛ ПУЛЕМЕТЧИКУ ОТКРЫТЬ ОГОНЬ…»
В дни 40-летия ввода войск стран Объединенного Варшавского договора в Чехословакию бывший комендант штаба войск ОВД полковник в отставке Николай Крепченко рассказывает «Событиям» подробности своего участия в беспрецедентной военно-политической операции
Владимир ШУНЕВИЧ
«События» 21 августа 2008 года
( Житомирская область)
 |
| Полковник в отставке Николай Крепченко 9 мая 2012 г |
В ночь на 21 августа 1968 года жители городов и сел Чехословакии не сразу обратили внимание на мощный гул двигателей. Ведь месяца не прошло, как в этой стране закончились командно-штабные учения войск Варшавского договора под кодовым названием «Шумава», в которых приняли участие 16 тысяч военнослужащих СССР, ЧССР, Польши, ГДР и Венгрии.
Но в этот раз очевидцев поразило то, что колоннам бронетранспортеров, танков, грузовиков с белыми полосами на башнях и бортах конца-края не видно.
транспортные самолеты, из них на ходу выскакивали десантники. На боевой технике и захваченных чешских автомобилях они уходили в глубь территории, блокировали дороги, мосты, почту, телеграф, вокзалы, прочие важнейшие объекты. Двухсоттысячная чехословацкая армия не сделала ни единого выстрела.
Вторжение в маленькую страну в центре Европы полумиллионной группировки с пятью тысячами танков и бронемашин с целью защиты завоеваний социализма было неожиданностью даже для разведки НАТО. В конце 80-х руководство СССР и соцстран признало решение о вводе войск в ЧССР ошибочным, необоснованным вмешательством во внутренние дела суверенного государства.
«Мне надо помыть руки», – сказал президент Людвиг Свобода…»
Николай Васильевич Крепченко – настоящий боевой офицер. Прошел войну от Курска до Германии и Чехословакии. Не раз ранен, имеет много наград. Особенно гордится орденом Красного Знамени. «Самую высокую награду – орден Ленина – могла получить и свинарка за поросят. А Красное Знамя давали только за ратные подвиги», – улыбается Николай Васильевич. Несмотря на 87 лет, фронтовик бодр, продолжает работать заместителем председателя районной ветеранской организации. Полковник, как его называют бывшие ученики в древнем полесском городе Радомышль, где после армии 22 года проработал военруком в школе, любит ездить на рыбалку, радуется внукам. В хорошей компании может и рюмку-другую выпить, вспоминая дела давно минувших дней.
– Летом 1968 года я служил в звании подполковника в Польше, комендантом штаба Северной группы войск, – рассказывает «ФАКТАМ» полковник Крепченко. – Как-то в июне, числа уже не помню, мы получили приказ приступить к крупномасштабным учениям войск Варшавского договора под кодовым названием «Шумава», что означало ввод советских, польских, болгарских, венгерских и восточногерманских войск на территорию ЧССР. Цель – отработка сосредоточения сил для для отражения атаки вероятного противника. Ведь рядом – граница с ФРГ, войска НАТО…
Передвижной штаб Северной группы войск на время учений превратился в штаб войск ОВД. На бронетранспортерах и автомобилях, оборудованных средствами спецсвязи и всем необходимым для работы штаба в полевых условиях, мы прибыли в чешский город Миловице и разместились в казармах 14-й танковой дивизии, одного из лучших соединений чехов, которое на время учений было переведено в другое место.
Здесь я впервые увидел партийных и государственных руководителей братской страны – первого секретаря ЦК КПЧ Александра Дубчека, председателя правительства Олдржиха Черника, председателя Национального собрания Йожефа Смрковского… Поразило то, что деятелей высочайшего ранга не сопровождали помпезные кавалькады машин, свиты. Дубчек, например, сам ездил за рулем служебной «Татры». Черника, правда, возил водитель, который одновременно выполнял функции охранника.
Подруливает к штабу черная «Чайка» в сопровождении двух мотоциклистов. Из нее выходит пожилой седой чешский генерал и на чистом русском языке обращается ко мне: «Здравствуйте, товарищ подполковник!» «Здравия желаю, товарищ генерал армии!» – я вытянулся и взял под козырек, пытаясь вспомнить, где же видел это знакомое лицо.
Господи, да это же сам президент Свобода, словно сошедший с газетных фотографий и телеэкранов! Прежде чем идти к нашему командованию, генерал решил привести себя в порядок и спросил, где тут можно помыть руки.
Людвига Свободу любили в Советском Союзе. В годы войны он создал на нашей земле отдельную чехословацкую бригаду, которая возмужала в боях, освобождала, кстати, Украину, Киев, за счет добровольцев выросла в армейский корпус и стала основой вооруженных сил ЧССР.
Я на фронте видел, как хорошо воевали чехи и словаки. То ли потому, что поначалу при Сталине к ним относились с некоторым недоверием, то ли оттого, что нам самим не хватало хорошего оружия, Советский Союз вооружил братьев дрянными, как нам казалось, полуавтоматическими 10-зарядными винтовками СВТ (самозарядная винтовка Токарева – Авт.). У наших солдат в бою они постоянно заедали, капризничали, пришлось от них отказаться.
Но как мы были удивлены, когда увидели, что в руках чехов эти винтовки прекрасно стреляют! Более того, подпилил чех разобщитель автоматического спуска – можно стрелять без всяких переключений и одиночными, и очередями. Просто за оружием нужно было тщательно ухаживать.
Сограждане просто обожали Свободу. Нам рассказывали, во время экономического кризиса чешские офицеры снимали с пальцев обручальные кольца, чтобы выручить Родину и своего лидера.
В то же время Людвиг Свобода был в какой-то мере продуктом советского воспитания, искренне ратовал за дружбу с Советским Союзом. Во время нашего вторжения он мастерски использовал свой дар дипломатии, чтобы не дать политическому конфликту перерасти в вооруженное столкновение и кровопролитие. В значительной мере его заслуга в том, что эта заваруха обошлась практически без жертв.
– Вам известно количество погибших ?
– Да, вся информация в Москву шла через наш штаб. В те дни в Чехословакии погибло 96 солдат и офицеров войск ОВД. Причем, это не жертвы боевых действий. Все эти военнослужащие погибли в авто- и авиакатастрофах, от неосторожного обращения с оружием и вследствие других несчастных случаев, которые, к сожалению, не редкость в любой армии мира.
Помню, в те дни СМИ Запада много говорили и писали о якобы сбитом над ЧССР советском военном вертолете. Да, действительно упал вертолет, люди погибли. Я тоже выезжал на место падения, внимательно осматривал обломки. Никаких следов пуль или взрывчатки мы с более компетентными специалистами не обнаружили и пришли к выводу, что причина катастрофы – отказ техники.
Коммунистическая же пропаганда усиленно эксплуатировала в качестве примера благородства и самопожертвования советских воинов случай с нашим танком, который двигался по горному серпантину, ему не уступила дорогу толпа жителей села, и механик-водитель, чтобы не раздавить людей, направил бронированную машину в пропасть…
Не хочу выглядеть циником или переписывать историю по-новому, как нынче модно. Но, скорее всего, и это не только мое мнение (ведь этот случай тоже расследовали специалисты) там ребята-танкисты просто не справились с управлением. Возможно, превысили скорость и, увидев людей, механик растерялся, не смог затормозить многотонную машину. Жаль, конечно, хлопцев. Думаю, их гибель – недоработка командиров.
«Даже на учениях и в кино я не видел такого четкого взаимодействия войск…»
– Уже во время учений «Шумава» я почувствовал, что чехи относятся к нам хуже, чем во время войны, – продолжает рассказ полковник в отставке Крепченко. – Очевидно, им надокучил постоянный диктат советского руководства. Послали как-то нас, группу офицеров-фронтовиков, на встречу с их ветеранами. Она прошла как-то казенно, без былой теплоты.
Когда учения закончились, чешское руководство не выполнило каких-то требований Москвы. Та приказала войскам ОВД задержаться в ЧССР еще на неделю. В ответ чехи отказались поставлять союзнам войскам овощи и молоко. Зато на разбор учений «Шумава» пустили только советских журналистов. Чешских не пустили. Главнокомандующий войсками ОВД маршал Советского Союза Иван Якубовский оценил состояние боевой подготовки чехословацкой армии как неудовлетворительное…
К слову, забегу наперед: в августе мы, советские военные, были немало удивлены, когда увидели чешских солдат – бородатых, расхристанных, в казармах – бары, ломящиеся от бутылок пива… Что это за армия?
Возвращаясь в Польшу, чувствовали, что уходим из Чехословакии ненадолго. В войсках активнее, чем обычно, велась боевая учеба. Среди офицеров пошли разговоры о готовящемся вторжении.
И вот 19 августа получаем приказ покинуть расположение части. Я едва успел заскочить домой, чтобы проститься с женой с 16-летней дочерью. С сыном попрощаться не смог – он в это время находился в Союзе, поступал после школы в Киевский политехнический институт.
Жена и дочь против обыкновения проводили меня до калитки. Я не знал, на какое время уезжаю. Мы ехали с полным боекомплектом, как на войну, были готовы вести боевые действия в условиях контрудара НАТО даже с применением ядерного оружия.
Супруга всплакнула. В глазах дочки тоже застыли слезы и тревога.
Надо отдать должное военному искусству советского командования и командования войск Варшавского договора. Поздно вечером наши боевые колонны так скрытно подошли к границе ЧССР, а в ноль часов 21 августа пересекли ее, что чехи и пикнуть не успели. Говорят, что и для командования НАТО это было полной неожиданностью.
Тридцать танковых, мотострелковых и воздушно-десантных дивизий, полумиллионная армада!
Даже на учениях и в кино я не видел такого четкого взаимодействия войск.
Разработанный Генштабом план вторжения выполнялся как по нотам. На пражском аэродроме Рузине как-то спокойно, уверенно, без сучка и задоринки с интервалами одна минута красиво садились тяжелые самолеты. Из них на ходу выпрыгивали десантники. К концу взлетно-посадочной полосы самолет оказывался пуст и тут же разворачивался для нового взлета. Словно всю жизнь сюда летали!
Да-а, что-что, а воевать мы научились.
Политработники объяснили солдатам и офицерам, что чешское руководство хочет предать принципы социализма и вернуться к буржуазно-капиталистическому строю. Что на границе ЧССР и ФРГ стоят готовые в любой момент оккупировать западный форпост коммунизма войска США, бундесвера и других членов НАТО. И наша задача – защитить братскую страну.
Перед вторжением наше командование передало ультиматум министру обороны ЧССР Дзуру: «Во избежание потерь отдайте приказ командующим округами не оказывать сопротивления войскам ОВД».
Генерал Дзур выполнил приказ Москвы. Чехи вооруженного сопротивления не оказывали. Но уже по пути в Миловице в глазах пожилых людей и молодежи, молча наблюдавших за растянувшейся по шоссе нашей штабной колонной, мы видели если не ненависть, то по меньшей мере укор. Едем по городу – видим поднятые вверх кулаки. В поле работали трактористы – остановились, тоже показывают кулаки.
В одном из городов нашу колонну разобщили вышедшие на улицу люди. Они перекрыли движение. Высовываюсь из кабины, словами и жестами прошу дать нам дорогу. Толпа не прореагировала, только загудела. А мне же надо догнать колонну.
Прошу снова. Стараюсь сохранять спокойствие. Люди стоят на проезжей части. Мужчины, женщины… Некоторые злорадно улыбаются. И тогда я приказал пулеметчику открыть огонь. Поверх голов. Солдат побледнел: «Что вы, товарищ подполковник!»
Тут уж я не выдержал и повысил голос. Пулеметчик дал очередь. Ехидные улыбки вмиг исчезли. Люди отшатнулись и расступились. Так мы вырвались из западни. Потом ситуация повторилась. И я снова приказал стрелять в воздух. Подействовало.
– В некоторых публикациях утверждалось, будто наши танки и бронетранспортеры чехи забрасывали бутылками с горючей жидкостью…
– Никаких бутылок с горючей смесью не было. Даже камней не бросали. Мой БТР-152 защищен только с боков бортами, поразить его экипаж довольно просто. Но чехи вели себя довольно сдержанно. В основном делали мелкие пакости.
«Полковник Машек теперь по-русски не разговаривает!..» – сказал мне чешский офицер…»
– Заходит как-то ко мне начальник связи 14-й чешской танковой дивизии и говорит, что прибыл командир этой дивизии полковник Машек, который хочет встретиться с главнокомандующим силами ОВД генералом армии Иваном Григорьевичем Павловским, – продолжает рассказ Николай Васильевич. – В Союзе Иван Григорьевич был заместителем министра обороны – главкомом Сухопутных войск. За успешное проведение чешской кампании в 1969 году ему было присвоено звание Героя Советского Союза.
«Пусть товарищ Машек зайдет ко мне, я выпишу пропуск», – отвечаю начальнику связи. «Извините, но он по-русски не разговаривает…», – не моргнув глазом, говорит связист. «С каких это пор? – удивленно гляжу на чеха. – Мы ведь с ним во время недавних учений прекрасно общались!» Я вам скажу, все старшие офицеры чехословацких вооруженных сил знали русский язык, так как учились в Союзе. «Сейчас он по-русски не разговаривает», – грустно улыбнулся посланец.
Наконец в дверях появился сам строптивый полковник. «Вы тот самый офицер, который в сорок пятом освобождал мою страну?» – спрашивает меня по-русски. «Так точно, товарищ полковник!» – отвечаю, как положено старшему по званию. И к гражданскому населению, и к чешским военным мы старались относиться уважительно, не как завоеватели. «А сейчас вы – оккупант!» – словно хлестнул меня по лицу Машек.
Тут уж я взбеленился. Выхватываю из кобуры пистолет, держу стволом вверх: «Если бы я был оккупантом, убеждал бы вас с помощью этой штуковины. Но я делаю так!..» – демонстративно кладу оружие назад в кобуру и застегиваю ее.
Чешский комдив стиснул зубы и побледнел. Наверное, подумал, что у русского башню сорвало, сейчас выстрелит. Наконец его пригласили в кабинет командующего. Дверь осталась приоткрытой, и мне удалось услышать конец их разговора.
«Ну, вы поняли?» – спрашивает Машека генерал армии Павловский, которому полковник, похоже, тоже надерзил. «Зачем вы пришли?» – отвечает вопросом на вопрос упрямый чех. «Уходите отсюда!» – зарокотал басом Иван Григорьевич. Чех вышел от него красный и злой.
Однажды в штабе погас свет. Мы тут же включили наши передвижные электростанции. Но зачем в городе работать под рев дизель-генераторов? Идем к трансформаторной подстанции. А там на двери висит замок. Разбить его прикладом не получилось.
Я хотел подвесить к нему гранату РГД-5. У нее взрыватель срабатывает через четыре секунды, за это время успею убежать за угол, и радиус разлета осколков небольшой.
Но передумал. Мы же не варвары. Да и зачем шум поднимать?
Принесли ножовку по металлу. Я попробовал пилить дужку замка. Берет! «Продолжай!» – говорю солдату.
Через пару минут мы открыли дверь щитовой, нашли солдата-электрика, резиновые сапоги, и он включил нужный рубильник.
Потом кто-то отключил воду. Тогда на всех объектах жизнеобеспечения мы поставили своих людей.
Вооруженные столкновения были?
– Нет. Хотя стрельба иногда случалась. Однажды ночью нас подняли по тревоге – прозвучали выстрелы в расположении советской мотострелковой части и польской танковой дивизии. Оказалось, невдалеке по опушке леса бежали олени, часовые в темноте приняли их за людей, не отвечавших на окрики. Чехи потом подначивали нас: что, русские, мирных животных испугались?
Парк чехословацкой танковой дивизии охраняли, согласно договоренности, два караула: чешский и советский. И вот ходят ночью вдоль стоящей на линейке техники наш часовой и чех. Разговаривать на посту запрещено. Но чешский солдат показывает стволом автомата на боевые машины советской конструкции, которые выпускались по лицензии в ЧССР, заводит совершенно дурацкий разговор: «Это – мои танки!» «Это наши с тобой танки!» – поправляет его советский солдат, уверенный в том, что выполняет интернациональный долг. «Нет, это мои танки!» – не унимается чех, направляет на русского автомат и передергивает затвор.
Наш солдат тут же выстрелил в воздух и направил свой автомат на чеха. Тому от перепуга стало плохо.
Прибежал караул. Чешского воина увезли в госпиталь. А советского потащили в военную прокуратуру. Дескать, предупреждали – на провокации не поддаваться! Я выяснил, что наш солдат – хороший парень, честный, не врет. Жалко стало. Да и мне как командиру лишние неприятности ни к чему. Говорю следователю: парень действовал в общем-то правильно, ты его попугай, но статью не шей, зачем судьбу губить? В тех условиях можно было из-за ерунды в дисбат загреметь.
Солдат очень переживал. Но мы его отстояли. А чеха на этот пост больше не присылали.
«В 1945-м американские офицеры подарили мне свой джип, а начальник полиции готов был выдать замуж за меня свою дочь…»
Позже, когда пик противостояния прошел и у нас с чехами более-менее наладились отношения, мой знакомый, подполковник чешской армии Иван Михайлович Негре как-то спросил: «Слушай, как вы не заблудились, войдя на нашу территорию? Мы ведь поменяли местами все дорожные указатели!». «Ну, ты же, Иван, военный, – отвечаю, – прекрасно понимаешь, при помощи чего ориентируются войска. Особенно, если готовятся к операции загодя…»
–…и особенно если офицеры имеют фронтовой опыт. Орден Красного Знамени вы за что получили?
– В 1945-м я в звании капитана командовал стрелковым батальоном. Усы еще не росли. Но сумел окружить и с минимальными потерями разгромить немецкий пехотный полк. Мы взяли в плен около двухсот солдат и офицеров, в том числе и командира полка – пожилого оберста (полковника по-нашему).
При личном досмотре под мундиром на теле оберста был обнаружен штандарт (боевое знамя) полка. Я попытался заговорить с ним по-немецки – за годы войны немного выучил язык. Оберст неожиданно заговорил по-русски. Оказывается, он уже побывал в русском плену во время первой мировой.
На вопросы военного характера оберст отказался отвечать. Дескать, буду говорить только с офицером, равным по званию. Мне же кровь из носу была нужна информация о пунктах обороны противника, от этого зависела жизнь многих моих солдат. Я велел ординарцу поговорить с упрямым немцем в коридоре.
Через минуту полковника снова привели ко мне. «Ваш денщик невежливо себя ведет», –пожаловался красный от злости немец. «У вас научился», – отвечаю.
Должен сказать, в конце войны мы воевали не хуже противника. Нам бы в побольше обстрелянных солдат – дошли бы до Гибралтара безо всякого второго фронта, который нынче так превозносят. Чуть ли не американцы войну выиграли, понимаешь...
В начале мая, уничтожив последние очаги сопротивления гитлеровской Германии, мы неожиданно получили приказ двигаться на помощь участникам Пражского восстания.
Танки с десантниками на броне ушли вперед. Мой батальон двигался пешим ходом. Нам достались уже только мелкие стычки с остатками разбитых немецких частей.
Население городов и сел Чехословакии встречало нас радостно, как родных, освободителей. Километрах в сорока от Праги мы подошли к городку, который был занят немцами. Но почему они не стреляют? Неужели что-то задумали? Посылаю туда разведку.
Доклад командира разведчиков был более чем странен: у противника нет никакого боевого охранения, солдаты… улицы подметают, оружие побросали.
Приказываю привезти хоть одного «языка». Привезли! Из коляски мотоцикла вылезает фриц и радостно кричит: «Криг капут!» («Войне конец!»).
Звоню в полк. «Сынок, поздравляю с Победой!» – взволнованно кричит в трубку командир полка. А у меня ком в горле застрял, ничего сказать не могу. Одной рукой трубку держу, а другой слезы непрошеные вытираю.
В 1944-м, еще в Польше, на Сандомирском плацдарме, через знакомых случайно узнал, что где-то рядом воюет мой отец. Так хотелось его увидеть! Но как? Все время бои – упорные, кровопролитные…
Однажды наступило затишье. Приходит почтальон: танцуй, тебе письмо. На фронте письмо – радость. Открываю конверт – а там командир части пишет, что отец погиб…
Лишь в 60-е, когда снова служил в Польше, разыскал братскую могилу, в которой он похоронен.
А тогда, 9 мая 1945 года в маленьком городке под Прагой такое началось! Солдаты и офицеры палили в небо из винтовок, автоматов, пистолетов. Командир единственной оставшейся в нашей батарее сорокапятки задрал створ повыше – и тоже снаряд за снарядом! «Прекратить орудийный огонь! – приказываю артиллеристу. – Беды наделаете!» . «Так я бронебойными болванками, товарищ комбат!» – умоляюще смотрит на меня пушкарь.
Радовались мы. Радовались чехи. Радовались пленные немцы, и мы были готовы даже их обнимать. Ведь солдаты войны не развязывают.
Поехали как-то мы с ординарцем в выходной в Прагу в ресторан. Я получил офицерское жалованье. Тогда еще холост был, на фронте деньги мне были практически не нужны, я их отсылал матери в село Ленино Житомирской области. А тут решил кутнуть.
В ресторан, да еще заграничный, я попал впервые в жизни. Глаза разбежались. За одним из столов гуляла компания – четверо американских офицеров. У них стол был заставлен выпивкой, а закуски – мизер. И, похоже, все деньги союзнички уже просадили. Мы же после небогатой фронтовой кухни заказали столько всего – стол ломился, стало понятно, что сами столько не одолеем. И тогда я пригласил к нашему столу американцев. Они с радостью приняли приглашение, сгребли свои бутылки и пересели к нам.
Мы с ординарцем по-английски ни бум-бум. Они по-нашему знали только «Москва», «Сталин» и «Гитлер капут». Слушайте, но как мы с ними напились! Взаимопонимание было полное. Как говорится, без слов. Обнимались, братались.
А когда вечеринка закончилась, я расплатился с официантом и мы все вышли на улицу, благодарные американцы… подарили нам свой джип! У меня глаза на лоб полезли, я отказывался, пытался объяснить, что у них будут неприятности, секир башка за утрату армейского имущества. «О, ноу-ноу, все о’кей!» – успокоили меня офицеры. Один из них вложил мне в ладонь ключи и сжал мои пальцы. Они завалились в такси и уехали.
Когда мы вернулись, в батальоне были немало удивлены, увидев нас на американском джипе. Кто-то спросил, уж не потеряли ли мы по дороге хозяина машины. «Я теперь хозяин машины!», – с гордостью говорю и рассказываю о подарке.
Позже этот джип забрал командир полка.
Такой была весна Победы. Мы думали, что после такой страшной войны мир на земле воцарится навсегда, и наша страна навеки подружилась с Америкой…
В ожидании дальнейших приказов мой батальон дислоцировался в местечке Лиса-над-Лабе поблизости города Миловице. Отсыпались, отъедались, отстирывались. Солдаты старшего возраста готовились к демобилизации.
Однажды меня пригласил в гости начальник местной полиции. Я познакомился с его дочерью – красивой девушкой по имени Божена. Не скрою, она мне понравилась. И я чувствовал, что нравлюсь ей. Отец был готов отдать Божену за меня замуж. Обещал богатое приданое.
Но я понимал, что простому советскому офицеру, не имеющему высоких покровителей, жениться на иностранке означало расстаться со службой.
Вон сын моего начальника генерала армии Ивана Григорьевича Павловского после войны взял в жены чешку. Его-то из армии не уволили. Но жену привозить в Союз запретили. Воссоединиться семье разрешили только при Хрущеве. Я с Павловским-младшим учился вместе на Высших офицерских курсах «Выстрел». Слава Богу, что эта драматическая история любви и верности имела счастливое продолжение.
«Начальство приказало кормить Александра Дубчека едой из солдатской столовой. Но я распорядился, чтобы носили из офицерской…»
– А у вас, когда вы через 23 года снова оказались в Чехословакии, не возникло желания вернуться в юность, увидеть Божену?
– Наверное, любой человек не прочь вернуться в юность. При слове «Чехословакия» я всегда вспоминал о Божене. У меня была семья, дети. Солидной дамой, наверное, стала и она. Но все равно хотелось увидеть, узнать, как сложилась судьба.
И надо же было так случиться, что в июне 1968-го, еще во время учений «Шумава» я оказался в Миловице, т.е. в двух минутах езды от Лисы-над-Лабем! Уличив свободную минутку, еду туда. В особняке, где я в сорок пятом квартировал, на звонок никто не ответил. Надо полагать, никого не было.
Подхожу к двери, где жил ординарец. В окне показалось знакомое, только постаревшее лицо хозяина квартиры! В глазах его мелькнула искорка – похоже, он меня узнал, но виду не подал.
Я замялся и спрашиваю: «Вы меня не узнаете?» – «Нет». И вдруг из-за его спины показалось женское лицо: «То Миколай! Здравствуйте, Миколай!» -- обрадованно сказала хозяйка. «Нет!» – хозяин волком посмотрел на жену и она сникла.
«Ну, тогда и я вас не узнаю!» – говорю обиженно и ухожу прочь. Со мной был корреспондент «Красной звезды». Через несколько дней читаю его заметку о том, что старые знакомые чехи встречали советского офицера-освободителя чуть ли не с распростертыми объятьями. Спрашиваю потом журналиста, зачем написал неправду. Он устало вздохнул: «А другое не пропустили бы!»
А с Боженой мы все же встретились. Из тоненькой юной женщины она превратилась в цветущую даму. Познакомила с мужем. У них тоже двое взрослых детей. Наша встреча была очень теплой. О политике не говорили.
«Это была бархатная оккупация…»
– В Чехословакии в августе и в последующие месяцы 1968 года мы несли службу в условиях, приближенных к боевым. Связи с внешним гражданским миром не было. Перезваниваться с домом могли только немногие старшие офицеры и генералы, имеющие доступ к аппаратуре высокочастотной связи (ВЧ). Повезло и мне как коменданту штаба. Я мог регулярно общаться с родными. Конечно, где я и чем занимаюсь, не говорил. Во время одного их телефонных разговоров с Родиной меня очень обрадовало сообщение сына о том, что он поступил в институт. В то же время неприятное удивление вызвала информация о том, что в Союзе объявлена мобилизация солдат и офицеров запаса.
Впоследствии знакомый директор школы из Радомышля рассказал мне, что в те дни даже его, 42-летнего бывшего фронтовика, инвалида без руки, среди ночи разбудил звонок из райвоенкомата.
Педагог был отправлен в одно из сел, где двое суток без сна занимался регистрацией явившихся на призывной пункт в сельском клубе резервистов, а также выполнял функции пропагандиста. Пока жена, тоже уважаемый в районе педагог, не возмутилась и не позвонила райвоенкому: у вас что, здоровых мужиков нет? Только после этого его отпустили.
Стрельбы у нас в Чехословакии не было. Но люди поопытнее понимали, что пахло третьей мировой войной. Слава Богу, что все закончилось «бархатной» оккупацией.
Мы, советские солдаты и офицеры, были искренне уверены в правоте нашего дела. И только позже многие из нас поняли, что чехи видели, как намного лучше населения стран соцлагеря живут соседи – побежденные когда-то нами немцы из ФРГ, австрийцы…
Однажды ко мне в комендатуру привезли, чтобы я держал под арестом…кого бы вы думали? Самого первого секретаря ЦК КПЧ Александра Дубчека! Приказали усилить охрану, повысить бдительность, предупредили, что возможны провокации, если народ узнает, что их лидер – у нас. Дубчек ратовал за дружбу с СССР и другими соцстранами.
Но за дружбу на равных, без старшинства и диктата. Он понимал, что не так страшны НАТО и Запад, как его малюет советская пропаганда, что бояться нужно тоталитаризма и растлевающего господства одной партии, разлагающей все общество.
Лидер коммунистов Чехословакии подготовил программу демократических реформ в стране, вовсе не противоречащих идеалам социализма. Но Брежнев и его окружение усмотрели в этом бунтарство, измену принципам марксизма-ленинизма.
Понимая, что за Дубчеком стоят партия и народ, наши вожди пытались его «перековать». Поняв, что убедить невозможно, решили просто сломать. Чтобы строптивый руководитель не сбежал на Запад, его семью держали в заложниках. Взяли под арест и его самого. В мои обязанности как коменданта штаба входило обеспечивать безопасность и быт Дубчека. Поступил приказ доставлять обеды первому секретарю ЦК КПЧ из солдатской столовой.
Я разделял не все взгляды этого человека, но счел такое отношение к руководителю такого уровня издевательством, унижением. Не сочтите за барство. Солдатский обед был сытным, вкусным, но, как бы правильнее сказать, грубоватым, рассчитанным на хороший аппетит молодого человека, подверженного регулярным физическим нагрузкам. Человеку постарше, здоровье которого слабее, такая еда могла быть не очень комфортной для желудка.
– Как, кстати, советских воинов кормили за границей?
– Нормально. Думаю, многие солдаты, выходцы из села, дома питались хуже, чем в армии. Всеми продуктами нас бесперебойно обеспечивала военно-транспортная авиация.
И вот я подумал: кормить такого человека из солдатского котла было бы неуважительно по отношению к человеку такого ранга. Жили же мы, слава Богу, не в тяжелых условиях
военного времени, и Дубчек не был нашим пленным.
Как еще издевались над этим человеком, которого, ко всему, мне было еще и по-человечески жалко, рассказывать не буду. Не хочу унижать память о нем.
Короче, видя, нутром чувствуя, что передо мной – достойная личность, настоящий лидер народа, я пошел на нарушение и приказал доставлять ему еду из офицерской столовой. Это, к сожалению, все, чем я мог ему помочь. К счастью, продержали его у нас недолго, потом выпустили.
Во время чехословацких событий я познакомился с одним чешским офицером, украинцем по происхождению, – вспоминает Николай Крепченко. – В отличие от своих сослуживцев, он был настроен по отношению к нам, советским военным, дружелюбно и даже помогал мне кое-какой информацией. Этот офицер был сторонником социализма и СССР, по-своему понимал патриотизм и интернационализм, и его вряд ли стоит обвинять в непатриотизме по отношению к Чехословакии. Так мыслили, я вам скажу многие чехи старой коммунистической закалки, фронтовики.
Единственное, что ему не нравилось в нас – это наша военная форма: слишком теплые, как для лета гимнастерки с тугими стоячими воротниками и тяжелые сапоги, длинные грубые шинели, кителя – тоже со стоячими и очень жесткими воротниками. «Что это ты, Миколай, ходишь в царской форме?» – подначивал чех меня и других наших офицеров.
Кстати, после чехословацких событий в советских вооруженных силах была введена новая, более удобная и современная военная форма. Солдатские и офицерские гимнастерки с отложными воротниками расстегивались не только на груди, а сверху донизу, их не надо было надевать через голову. Солдатская парадная форма – под мундиром с отложным воротником и лацканами – рубашка с галстуком, галифе и сапог – брюки и ботинки…
Словом, мы с чешским офицером подружились. И, скажу я вам, наша дружба крепко потом ему помогла. Где-то через года два, когда я уволился из армии и поселился на родной Житомирщине, а в ЧССР благодаря нашим штыкам победили просоветски настроенные партийные функционеры, получаю от чешского товарища письмо: выручай, у меня беда. Исключают из Компартии Чехословакии. Кто-то написал донос, что я якобы осуждал советское вторжение. Но (ты же свидетель!) это было не так! Помоги, подтверди!
В СССР и соцстранах в те годы быть исключенным из партии означало автоматически лишиться должности и офицерских погон.
Я немедленно написал в партком дивизии письмо, что такой-то офицер – честный, преданный идеалам социализма человек, который не только не осуждал ввод войск ОВД в ЧССР, но даже помогал им!..
Через некоторое время получаю преисполненное благодарности письмо. Товарищ сообщил, что мое обращение спасло его от изгнания из партии. Более того, его перевели на более высокую должность. В конце написал: хочу отблагодарить тебя, что тебе прислать?
Да мне-то от него ничего не надо было. В те годы я как отставной офицер получал хорошую военную пенсию, и в школе неплохо зарабатывал как руководитель начальной военной подготовки (такая дисциплина была введена в средних школах после чехословацких событий).
Но тут мне, заядлому рыбаку, вспомнилось, что у нас большим дефицитом является отличная чешская леска для удочек. Написал ему об этом. Вскоре получил ответ, что он выслал мне и леску нескольких видов, и гостинцы для семьи.
Но время шло, а посылки не было. Наконец получаю вместо нее исполненное обиды и горечи письмо. Мой чешский друг поведал, что во время проверки в Москве, куда сначала пришла посылка, в ней обнаружили…нет, не запрещенные к пересылке предметы или контрабанду. Она всего-навсего весила на 200 граммов больше положенного. И согласно дурацким советским законам, о чем его письменно уведомили, посылку вернули назад в Брно, содрав при этом с отправителя еще 35 крон за обратную пересылку.
«Да зачем тогда все эти разговоры о дружбе и братстве между нашими народами? И зачем этот Варшавский договор, если на деле получается другое?» – вопрошал мой чешский побратим.
Я не знал, что ему ответить. Мне было стыдно за нашу страну и шинельно-суконное мышление ее руководства и чиновников.
На том наша с чехом дружба прекратилась.
Со временем многие из нас поняли, что Чехословакия-68, «Пражская весна» была одним из первых серьезных кризисов насаждаемого советским руководством в своей стране и странах Восточной Европы тоталитарного режима.
В Чехословакии, когда обстановка стабилизировась, мы оставались до осени. В конце лета наши солдаты помогали чехам убирать урожай. Фруктов той осенью созрело очень много. Помню, наш БТР однажды зацепил антенной нависающую на дорогой огромную ветку старого дерева – нам на головы и в кабину посыпались яблоки.
Наша часть вернулась к месту постоянной дислокации в Польшу перед Новым годом. Некоторые части остались – из них была сформирована так называемая Центральная группа войск, которые оставались в Чехословакии до 1989 года.
Немає коментарів:
Дописати коментар